Бизнес + добро = ? Возможно ли социальное предпринимательство в России?

В 2019 г. в России приняли закон о социальном предпринимательстве. О том, помогает ли он делать «добрый бизнес», решает ли задачи позиционирования социального предпринимательства в России, «ДК» поговорил с организатором фестиваля «Бизнес PRODOBRO», региональным представителем-экспертом фонда «Наше будущее» Евгением Дубровиным.

Фестиваль социального предпринимательства «Бизнес PRODOBRO» проходил в Новосибирске четыре раза на разных площадках — ТРЦ Амстердам на левом берегу в 2017 г., в Сити-центре как межрегиональный слет социальных предпринимателей 2019 г., на базе Точки кипения Академпарка в 2020 г. и в ГПНТБ СО РАН в 2021 г.

Каждый год фестиваль собирал более 20 успешных социальных предпринимателей и более 200 участников из Новосибирска, Томска, Иркутска, Кемерово, Красноярска, Томска, Барнаула, Екатеринбурга, экспертов и партнеров из Москвы, Санкт-Петербурга и Лондона.

Цель фестиваля — объединять добрые бизнесы, чтобы вместе находить решения важных социальных проблем. По мнению Евгения Дубровина, пока эта отрасль живет практически сама по себе — вновь созданный закон[1] включает слишком мало направлений и форм деятельности и, в общем-то, не работает на то, чтобы ощутимо поддерживать деятельность многих уже работающих социальных предпринимателей.

Евгений, расскажите, как в Новосибирске появился этот фестиваль, какие задачи он решает, в чем его смысл?

— Инициаторами были Настя и Алиса, которые создали благотворительный магазин Gusto. Еще до открытия своего магазина они организовали на площадке одного из лофтов благотворительный маркет «Бизнес PRODOBRO», чтобы проверить возможность собрать на своей площадке местных креативных предпринимателей. А спустя несколько лет погружения в бизнес пришли в гости и предложили делать фестиваль. Меня эта идея увлекла, а девушки погрузились в рутинную работу социальных предпринимателей — так позже я уже с другими с партнерами продолжил делать этот фестиваль, а с Настей и Алисой мы остались в идейном союзе. Можно сказать, что они, не принимая активного участия, остались вдохновителями и провокаторами и подарили нам название.

Мы сразу наметили, что фестиваль будет строиться на взаимодействии трех сфер: собственно социального предпринимательства (в том числе инклюзия для людей с инвалидностью, детей и подростков в трудной ситуации); образовательные проекты (в том числе альтернативное образование и остальной спектр социальной работы), креативных индустрий и темы экологии. Проблематику города мы пока не затронули, но через эко-тему и через креативные индустрии мы так или иначе к ней приближаемся.

В первый год фестиваля по направлению экологии у нашей команды не нашлось партнеров-организаторов, но две трети гостей заинтересовались именно этой темой — пришлось экстренно звать спикеров — хотя бы в дистанционном формате, так экология укрепилась и стала одной из основных тем фестиваля. Было очевидно: людям действительно интересна «зеленая тема» — тогда еще не было моды на онлайн-конференции, но участники были готовы собраться на площадке, чтобы послушать онлайн экспертов из Санкт-Петербурга и Иркутска. Пока в этой теме больше инициатив, чем бизнеса, но мы верим, что со временем несколько моделей социального предпринимательства докажут устойчивость в нашей реальности.

Второй фестиваль был организован через полтора года — в середине марта 2019 г. в статусе одного из межрегиональных слетов социальных предпринимателей при поддержке фонда «Наше будущее». Здесь выстрелила тема креативных индустрий, где мы решили взять за ядро музеи: оказалось, что с музеями в Новосибирске все хорошо. Я говорю о частных — у нас их несколько десятков, они хоть и незаметные, но формируют креативную экономику. На эту тему приехали коллеги с интересными проектами из Коломны, с Алтая — те, кто ориентируется на туристов и при этом создают значимый социальный эффект для местного сообщества. Это было важное расширение для нас, поскольку проекты в этой сфере чаще воспринимаются как бизнес и создают синергию с другими сферами.

Присутствие на втором фестивале представителей двух московских фондов («Наше будущее» и «Навстречу переменам»), а также участников крупного бизнеса позволило нам впервые собрать клуб социальных инвестиций (сейчас это чаще называют импакт-инвестициями) и даже «закрыть» одну сделку в течение года после мероприятия — так в Толмачево появилась «Лавка добра», а еще позже к проекту присоединились и технологические партнеры.

На третьем форуме, в середине марта 2020 г., мы решили экспериментировать с темой вовлечения студентов, то есть «продать» популяризацию социального предпринимательства, поэтому пошли в «Точку кипения» Академпарка, в НГТУ, в НГУ и первый раз собрали хакатон социальной рекламы, чтобы попробовать понять, как о социальном предпринимательстве можно рассказать молодежной аудитории. Плюс у нас были «закрытые» форматы работы, мы с нашими партнерами обсуждали тему тиражирования, масштабирования уже работающих СП-проектов, но 2020 г. не позволил перейти от слов к делу.

В 2019 г. у вас были европейские гости — как развивается рынок социального предпринимательства в Европе и чем он отличается от российского?

— Да, у нас была интересная секция с основателем и управляющим директором общественной компании «Марка Социального Предпринимательства» (международной организации, занимающейся аккредитацией социальных предпринимателей. — Прим. ред.) Люси Финдлей. Она делилась опытом сертификации социальных предпринимателей. Для нас это был космос, потому что пока наши социальные предприниматели не готовы сертифицироваться за деньги. Тем более, наше государство в тот момент только приняло проект закона о социальном предпринимательстве[2], это был первый этап.

Мы рассказывали, какие у государства пожелания к нашим предпринимателям, а Люси рассказала, что есть другой мир, где социальное предпринимательство существует в связи с понятными нормами, законами, программами поддержки и льготами. В Европе предприниматели, которые видят особый смысл для своего бизнеса в таком позиционировании и хотят, чтобы их считали социальными предпринимателями, могут пройти независимую сертификацию, просто по желанию. И приходят как стартапы, так и крупный бизнес, который считает, что делает большой вклад в социальную жизнь, является социально ответственным и поэтому тоже хочет иметь статус социального предприятия, который был бы общественно удостоверен.

Это был интересный разговор. Мы тоже думаем над такой сертификацией. Но пока понятно, что реальность другая. Две трети участников нашего фестиваля себя относят к социальным предпринимателям, однако они не могут соотнестись с тем законом о социальном предпринимательстве, который приняло государство летом 2019 г.

Почему все-таки в Европе с этим проще, чем у нас?

— Просто у нас занялись этим вопросом в срочном порядке, когда поступило распоряжение президента. Существует путь, когда законодательство просто описывает существующую практику и дает ей некий статус. Например, в определенном сообществе приняты какие-то негласные правила, которым все следуют, и они постепенно описываются законодательно. Мне кажется, у нас государство пошло немного в сторону того, какими функциями оно хотело бы нагрузить социальных предпринимателей. В законе четко обозначены приоритеты. Государство опиралось на существующую нормативную базу, юристам нужно было сделать все быстро, использовать уже какой-то существующий фундамент, и они просто взяли топ-10 общественно значимых целей, потеряв много отраслей. Экология, например, в топ не входила, поэтому она не попала в виды социального предпринимательства, так же, как и некоторые другие социально значимые виды деятельности.

Некоторым регионам разрешили расширять эти списки. Насколько я знаю, сейчас идет активное обсуждение в нескольких экономически сильных регионах, например, ХМАО. Новосибирская область пока, к сожалению, на уровне администрации скорее догоняет эту повестку.

Однако мы как регион включились в тему — после выхода закона у нас появился Центр инноваций социальной сферы как инфраструктура, как элемент программы «Мой бизнес», который профильно занимается соцпредпринимателями.

В общем, после выхода закона у нас сформировался разрыв: есть более или менее оформленное сообщество социальных предпринимателей, которые нигде не зарегистрированы, но они друг друга знают, занимаются определенной социально ответственной деятельностью; а есть, по данным  руководителя Центра инноваций социальной сферы Новосибирской области, в этом году уже более 50 субъектов МСП, которые вошли в госреестр как социальные предприятия.

Я знаю, например, два проекта, которые были известны как социальные предприниматели вне зависимости от этого закона. Получается, что какая-то сотня-полторы людей посмотрели на этот закон и не поняли, зачем им сертифицироваться и с какой стороны подойти, чтобы ничего не «отрезать».

То есть закон, конечно, несколько жестковатый по отсечению. Слишком большой акцент на государственных приоритетах. С другой стороны, это хорошо — хотя бы стало понятно, что эта сфера деятельности есть, ее заметили и придали официальный статус.

То есть закон больше регулирует, чем защищает?

— Скажем так, это еще одно пространство, которое можно развить, может быть, кто-то из бизнеса себя там увидит. Например, люди делали бизнес в сфере патронажа и не знали, что они социальные предприниматели, а теперь понятно, что они оказывают социально значимую услугу. И теперь они могут получить статус социальных предпринимателей, потому что у них не 50, а 90% доходов связано с этой деятельностью. Это такая бизнес-логика — получить определенный статус, который дает возможность получить какую-то поддержку для усиления социального эффекта, позиционирования, снижения издержек бизнеса. А так — особой пользы от закона пока не видно.

Государство, определив критерии соцпредпринимательства, как мне кажется, больше стремилось не сформировать эту «моду» на социальное предпринимательство, а скорее подумать, как оградить себя от потенциальных злоупотреблений льготами и прочей поддержкой, хотя пока еще злоупотреблять, по большому счету, нечем.

Значит, поддержки как таковой он не дает?

— В принципе, такими законами предполагаются субсидирования, льготные ставки по займам. Но, опять же, все это осуществляют коммерческие банки, которые участвуют в соответствующих программах, и они предъявляют обычные требования, как к любому другому бизнесу, и часто могут сказать, что риски слишком большие, поэтому банк не готов сотрудничать.

Но есть еще вариант поддержки со стороны крупного бизнеса. Их логика такая: мы поддержим социального предпринимателя, который ничем нам не помешает, но сделает жизнь людям комфортнее, создавая какой-то проект или сервис. Поэтому, понимая, что такие проекты могут не окупиться и не дать прибыли, они часто дают социальным предпринимателям даже не кредиты, а гранты. И в этом смысле логика крупного бизнеса, который зашел в эту тему с точки зрения улучшения ситуации на территориях присутствия, очень понятна, прозрачна и человечна. Они говорят, что не готовы сами содержать какую-то дополнительную социнфраструктуру, но могут поддержать предпринимателя, который попробует на этом заработать.

Другой вариант — когда бизнес делает что-то и для общества, и для социально незащищенных групп, — например, производят что-то интересное, классное, экологичное, привлекая к работе людей с ограниченными возможностями здоровья. Однако соединить это все не так просто. Потому что, с одной стороны, много людей с инвалидностью хотят работать, но де-факто не хватает системной цивилизованной работы для того, чтобы люди с инвалидностью выходили на рынок труда чуть более ориентированными и подготовленными, — средний уровень готовности человека с инвалидностью к профессиональной работе сильно отличается от требований среднестатистического работодателя. Поэтому такая схема социального бизнеса не всегда работает, и даже не всегда можно привлечь бизнес льготами для работодателей, которые трудоустраивают людей с инвалидностью.

А что бы вы хотели видеть в законе?

— Одна из его основных проблем, как я уже сказал, — это то, что многие темы вообще оказались на обочине закона. Но и само общество пока не все проблемы способно принять. Например, в мире есть такие выстроенные социальные конвейеры как часть социального бизнеса, когда людей, которые ушли на улицу и стали бездомными, возвращают в общество. Речь идет о сотрудничестве нескольких десятков организаций, которые на разных этапах этого пути взаимодействуют между собой, включая волонтеров, ресурсы бизнеса и государства, привлекая технологии профильных специалистов, чтобы конкретный бездомный человек за два-три года прошел процесс ресоциализации. Однако, общество об этой и других социальных проблемах еще не готово слышать. Темы экологии и брошенных детей понятны, потому что здесь речь не идет о собственной ответственности за положение, в котором оказался. Поэтому дело не только в законе, но и в ментальности общества.  

Вы ставите в рамках вашего фестиваля задачи продвигать какие-то законодательные инициативы, поправки и так далее?

— Мы понимаем объем и требования этой работы — юристы стоят дорого. Почему, например, в ХМАО люди чувствуют себя лучше, — потому что они могут для своего законотворчества нанимать юристов с более высокой нормой оплаты труда, погруженных в эту тему. Поэтому они, например, у себя в регионе внедрили режим социального инвестирования, приняв два десятка региональных нормативных актов за полгода, — это очень большой шаг. Многие законопроекты не переносимы на наш регион, они живут в профиците бюджета, а мы находимся в другой ситуации.   

Многие, кто лоббировал закон, сейчас говорят, что с ним поторопились, — нужно было, наверное, лет пять подождать, чтобы ситуация дозрела.

Я думаю, что дело не в регулировании. Сейчас есть много сфер, которые спокойно работают без специального закона, и государство нормально к этому относится. Я думаю, что креативные индустрии, например, могут развиваться без специального закона, и чем позже он появится, тем лучше. Поэтому мы не ставим целью продвигать именно законодательные инициативы.

Лучшей поддержкой для социальных предприятий будет на этапе запуска поддержка со стороны крупного бизнеса. Не обязательно меры поддержки должны быть связаны с государством и муниципалитетом. Поддержка ведь не обязательно раздача денег или преференций — это может быть выстроенная система заказов у местных социальных бизнесов, помогающих им расти и увеличивать свой социальный эффект — занятости, вовлечения и т.п.

Ваша миссия в этом всем, скорее, состоит в том, чтобы объединить бизнес и тех, кому нужна поддержка? И не связываться с государством?

— Да, поэтому мы и назвали фестиваль «Бизнес PRODOBRO», чтобы такой диалог между самими предпринимателями наладить. С государством общаться, конечно, необходимо, потому что есть условия, потому что государство может информационно поддерживать. Но оно, конечно, не играет ключевую роль. Все-таки социальное предпринимательство происходит оттого, что люди хотят что-то делать, а не оттого, что государство сказало, что это надо. Это не строительство БАМа.

Раз социальное предпринимательство так зарегулировали, давайте говорить об импакт-экономике, импакт-проектах, то есть социально-преобразующих, которые могут быть не связаны с оргформой.

В чем еще большая претензия к государству: в других странах, где социальное предпринимательство как-то урегулировано, признается, что его субъекты — это некоммерческие организации (НКО). Логика НКО такова: у нас есть клиентская аудитория, мы ее вовлекаем в какую-то производственную деятельность, и это становится дополнительным доходом как для людей, так и для нашей организации. Таким образом,  НКО, естественно, игрок этого рынка. Но государство, поскольку оно опиралось на существующую юридическую базу, сказало: «Это только бизнес». Более того, возникли истории, когда социальные предприятия, учрежденные обществом людей с инвалидностью, изначально не попали тогда в это прокрустово ложе. Потому что по закону малый бизнес, субъект малого и среднего предпринимательства, не может быть учрежден НКО более, чем на определенный процент (до 24%). Если НКО владеет 25% долей в предприятии, то это уже не субъект МСП. Но, к счастью, эту норму убрали, — как минимум, профильные НКО, созданные людьми с инвалидностью, могут учреждать коммерческие структуры с целью дополнительных источников средств и возможностей самореализации для своих членов.

Поэтому, конечно, нам не хочется погружаться в эту бюрократическую рутину, хочется работать как сообщество, налаживать взаимодействие и пытаться продвигать эту культуру социального предпринимательства.

Как участвовать в фестивале, особенно тем, кто хочет встроиться в качестве поддержки?

Во-первых, мы открыты к расширению повестки — в приоритете хотим развивать диалог и формировать сообщество лидеров проектов в темах городского развития (например, «Город, дружелюбный к детям и подросткам»), развитию сообщества в сфере креативных индустрий, инклюзивных практик.  

Во-вторых, нам важно соединять и знакомить уже существующее сообщество социальных предпринимателей не только с коллегами из смежных сфер и других регионов, но и с лидерами крупного и среднего бизнеса, думающими о возможностях социально преобразующих инвестиций (импакт-иннвестиций).

В-третьих, считаем, что многие бизнес-модели в социальной сфере могут быть эффективны только при правильном использовании современных ИТ-решений и маркетинговых инструментов, а значит, будем продолжать практику хакатонов с вовлечением разработчиков и лабораторий социальной рекламы и маркетинга. Здесь тоже может быть адресная поддержка профильных мероприятий в течение года.

Материал подготовлен специально к эксклюзивному выпуску издания «Деловой квартал» — «Книга рейтингов», от 28.06.2021 г.