Борис Айзикович: влезть в душу пациента

Бориса Айзиковича— руководителя крупнейшего в городе частного медицинского центра «Авиценна» — можно считать крестным отцом полутора тысяч детей, родившихся в его клинике с помощью процедуры ЭКО, начиная с 2000 г. Сегодня он строит «мегапланы» по лечению раковых и сердечно-сосудистых заболеваний. И считает, что будущее— за государственным заказом на медицинскую помощь.
В чем отличие медицины от маникюра
Это тот самый случай, когда большой медицинский центр создан и развивается под руководством врача и ученого. Борис Айзикович сначала— доктор медицинских наук, профессор НГУ, заслуженный врач РФ, а уж потом— председатель совета директоров «Авиценны».
Многие считают, что услуги частной медицины— лучше услуг государственной, и поэтому именно в частные клиники идут, не жалея денег. На каких «трех китах» стоит частная медицина?
— На мой взгляд, «медицина» заканчивается там, где начинается «медицинская услуга». Медицина всегда была на грани между точными науками и искусством. Это совершенно отдельная отрасль. Конечно, медицинские стандарты все больше входят в нашу жизнь. Но в любом случае процесс диалога с пациентом— очень личная вещь. Она основывается на интуициях, ощущениях, на том, что нельзя формализовать. И когда мы говорим, что это «услуга», мы сразу снижаем это до уровня жестко-стандартной такой операции, которая присутствует в парикмахерской, в маникюрном кабинете Врачи оказывают медицинскую помощь, а не услугу. Пока люди не поймут, что доктор их помощник, и ему надо тоже помогать, то так и будет продолжаться потребительское отношение к этим вещам, некая люмпенизация врачей. То есть превращение их из людей, которые обладают какими-то очень сложными знаниями, навыками, в «работников сферы услуг». Это вопрос не только само- уважения врача, а вопрос прихода в медицину умных людей.
Я считаю, что медицина не бывает «частной» или «государственной». Медицина— она одна. Если отбросить некую специфику— лечение везде одно и то же. Но что дает людям частная медицина? Она дает сервис. Второе. Ты можешь выбрать врача, в частной медицине это возможно. И третье, на чем стоит частная медицина,— мы, как более оперативная структура, можем покупать те технологии, до которых у государства еще руки не дошли. Но поверьте— операция будет одинаково сделана и в городской больнице, и у нас. Потому что методика, собственно говоря, одна. И говорить о том, что где-то лечат хорошо, а где-то лечат плохо,— я, думаю, не совсем верно. Хотя в целом— благодаря более новым методикам, лучшим врачам и сервису— частные клиники быстрее достигают результатов. Но, как и любая муниципальная больница, не застрахованы от неудач.
Где берут кадры, которые решают всё
Главным достоинством любой клиники, безусловно, являются ее врачи, медперсонал. Процесс формирования штата частной клиники— самый, пожалуй, деликатный и сложный. В штате «Авиценны» — более 350 человек, из которых примерно три четверти— это люди, которые постоянно работают только в этом медцентре, и нигде больше. Из них врачей порядка 120. По словам Бориса Айзиковича, пополнение штата— очень болезненный вопрос.
Откуда и как в частные клиники приходят «лучшие врачи»?
— Медицинское образование переживает не лучшие времена, и выпускники медицинских вузов еще не готовы к самостоятельной работе. Да и мало, честно говоря, кто хочет в частной клинике лечиться у начинающего. Мы осуществляем мониторинг специалистов, которые есть в городе,— кто из них «поднимается», чье имя звучит. Начинаем с таким врачом разговаривать, предлагаем сотрудничество сначала в режиме совмещения, потом, если как-то налаживаются отношения, можем предложить ему полностью перейти к нам. Зарплаты у нас достаточно высокие. Есть врачи, которые зарабатывают 60,70, 80 тыс. руб., есть и больше. Средняя зарплата у врача в амбулаторном звене— 40-50 тыс. руб. Но они привязаны, безусловно, к результату.
Врач, чтобы мы считали его хорошим, должен выполнить определенные условия. Вот, допустим, доктор— он должен читать специальную литературу. Как проверишь— читал или не читал? Мы говорим: ты должен выступить на наших внутренних конференциях два раза в год. Если он подготовился, выступил, то, по крайней мере, он действительно что-то прочитал. Второе: мы говорим, ты должен выступить на какой-то научной конференции со своим докладом. На такие конференции с обзором литературы не ездят. Ездят с обобщенными собственными результатами. То есть врач должен их посчитать, разобраться в них, и тогда он поймет— хорошо он лечит или плохо. Потому что восторженных отзывов пациентов недостаточно. С плохими результатами не пойдешь выступать, а подделать их— невозможно. Иными словами, доктор у нас как бы вынужден не почивать на лаврах, а постоянно расти.
Это, конечно, здорово, но получается, что вы не растите специалистов с вузовской скамьи, оставляя эту заботу государственной медицине
— Ну, почему? Несколько лет назад я— в том числе для этого— пошел работать в НГУ. У меня есть курс, я на студентов смотрю. Там вот есть такие медицинские биологи, которые работают в генетике и в эмбриологии. Это не врачи в полном смысле этого слова, там готовят их с акцентом на науку. У них результаты великолепные, и сейчас в нашем отделении вспомогательных репродуктивных технологий работает 6 выпускников НГУ.
Небогатые тоже лечатся
Не секрет, что в общественном мнении существует устойчивый стереотип, что частные медицинские центры доступны исключительно людям очень обеспеченным, что это своего рода кастовое заведение. Однако Борис Айзикович не согласен и с этим.
— Частный стационар— это, конечно, вещь не дешевая. Но то, что касается амбулаторного звена, могу сказать: наша база данных составляет 110 тыс. человек, ежедневно к нам приходит 800 человек. Львиная доля из них получает в год различных процедур, исследований и всего, что связано с амбулаторной медициной, приблизительно на 10 тыс. руб. в год. Пациентов, которые у нас оставляют $1 000 в год — несколько тысяч, порядка 8-10. Из этого можно сделать вывод, что, вероятнее всего, наши пациенты— это люди, которые никакой элитой не являются. Это то, что называется «средний класс». Негосударственная медицина— это не медицина для какой-то «высшей касты». Если говорить о знаковых людях Новосибирска, о бизнес-элите, то и они к нам приходят. Но когда у них возникает очень серьезный вопрос со здоровьем, они предпочитают лечиться на Западе.
А из чего складывается цена лечения у «частников»?
— Основа— это заработная плата специалистов, обязательства по кредитам. При этом надо учитывать, что нам все приходится покупать за рубежом. Российской медицинской промышленности почти не существует. В «Авиценне» даже медицинская мебель и та сделана в Германии. Отстали мы безбожно. Обидно. Даже элементарные вещи приходится тащить черт знает откуда— те же светильники, тумбочки на колесиках с ящичками. А я понимаю, почему. Если реальной конкуренции не существует в здравоохранении, то кто пойдет делать эти тумбочки? Если бы здравоохранение могло потреблять все эти вещи, тогда и медицинская промышленность бы развивалась. А если оно не потребляет, а только через откатные схемы все делается, то кому она нужна, эта промышленность?
Когда показатели не совпадают с моральным критерием
В государственной медицине Борису Айзиковичу поработать пришлось. И то, с чем он столкнулся, было не последней причиной его «ухода» в свое дело. Сегодня у него сложилось определенное видение того, каким образом частная медицина могла бы стать достойным звеном в здравоохранении.
— Когда я начинал работать, меня отправили в одну поликлинику хирургом. Я тогда был полон романтических идей, старался всех вылечить, и около моего кабинета сидела толпа людей. Приходит заведующий и говорит: «Знаешь, ты хороший парень, но мы любим тебя не за то, что ты хорошо лечишь, а за то, что ты выдаешь семь талонов в час. У нас поликлиника— вот для такого-то количества посещений в смену. У тебя должен быть охват... Все остальное, дружок, делай в свободное от работы время».
Получается, что критерии перевернуты, и ты работаешь не на результат, а на показатель. Государство как институт, стоящий на защите людей, конечно, какие-то вещи должно контролировать.
Но откуда сегодня все скандалы в медицине? Тут томографы закупили по тройной цене, тут по нацпроекту привезли прекрасное оборудование, но никто не понимает, как включить его в розетку. Потом это оборудование начинают таскать из больницы в больницу к приезду комиссий— не для того, чтобы лечить, а чтобы показывать, какие мы, дескать, крутые. Все это от того, что в здравоохранении нет экономики. Что главврач не является руководителем, отвечающим за технологический процесс, финансовый результат и так далее. Он является распорядителем бюджетно-страховых денег.
Причем он может проявить лишь минимум инициативы— у него есть четкие статьи, на что он должен тратить эти деньги
Все это делает систему неповоротливой и в конечном итоге не заинтересованной ни в чем, кроме «показателей».
Где же выход?
— Я считаю, что если, скажем, наше государство возьмет на себя функции заказчика медицинской помощи и некие группы людей будут конкурировать за медицинское обслуживание населения, тогда все изменится. Например, мы, город, оплачиваем лечение жителей Центрального района по таким-то тарифам, а вы, друзья, соревнуйтесь, кто хочет получить этот заказ. Как только в жизнь медицинских учреждений войдет реальная экономика, когда главврач будет заинтересован в финансовых и медицинских результатах, то моментально растворятся все откаты. И эти врачи будут носиться по миру, собирая самое лучшее оборудование, чтобы быть конкурентоспособными. То есть делать то, что сегодня делаем только мы.
Государство все больше уходит от функции «исполнителя» в медицине к функции «заказчика». Ожидаете ли вы перемен?
— С нами никто не советовался, поэтому руководствуемся принципом «надейся на лучшее, делай что должно». В конце года в Москве был Всероссийский Пироговский съезд врачей, настроение у всех было весьма пессимистичным. Врачебное сообщество находится в забитом состоянии. Ориентиры теряются. В том числе и моральные— не очень понятно, куда нас ведут. Я специально, чтобы не забывать, что есть такие понятия, как медицинское искусство, медицинская помощь, на стенку у себя в кабинете повесил фотографии тех людей, которые меня учили. Все это были очень уважаемые в Новосибирске люди. Например, Евгений Николаевич Мешалкин— основатель Института патологии кровообращения, Яков Леонидович Цивьян— организатор нашего НИИТО и другие. Люди очень яркие, харизматичные, и, безусловно, великолепные врачи. Это был моральный фундамент нашей медицины, на котором мы учились. А сегодня этого не хватает. Понятно, что всем надо как-то жить, зарплаты низкие, требования какие-то непонятные. И врачи живут своей жизнью— где-то подработали, где-то «загнали» какое-то лекарство, я уж не знаю, еще что. Думаю, не открываю какие-то секреты, хотя сам давно ушел из государственной медицины. Да, без экономики, конечно, не бывает. Но врач не может быть только «диспетчером». В первую очередь надо лезть в душу человека. Большая часть людей имеет заболевания, пусковым моментом для которых является непростая наша жизнь, стрессы. И если врач не успокоит, не даст вот эту положительную энергию в разговоре с пациентом, не заразит его уверенностью, что он может поправиться, то результат не очень будет хорошим. А чтоб он мог нести такую непростую миссию, он сам должен обладать вот этим стержнем.
Борис Айзикович
Председатель совета директоров медицинского центра «Авиценна»
Родился 3 февраля 1961 г. в Новосибирске
Образование: в 1984 г. окончил лечебный факультет Новосибирского медицинского института по специальности хирург-уролог
Карьера:
1984-1988гг. — хирург в муниципальной поликлинике № 5
1988-1992гг. — хирург в новосибирском госпитале Сибирского военного округа
1992-1996гг. — соучредитель и врач АОЗТ «Лазеротерапия»
С 1996 г. — совладелец медицинского центра «Авиценна»