Ричард ван Вагенинген, Orange Business Services: «Мы не знаем, что такое кризис»

Приехав в Россию в 1990-х, Ричард ван Вагенинген застал самое «жаркое» время перестроечного и постперестроечного процесса, тем не менее, он остался здесь жить и работать. Более того – он работал не в одном российском регионе и знает специфику общения русских людей в разных концах страны.

Чем Россия оказалась так привлекательна для голландца, как он управляет персоналом и что для него значит кризис – об этом он рассказал DK.RU.

– Какие тенденции вы сейчас наблюдаете на рынке IT в России, что в тренде?

Как мы все заметили, ситуация в России за последние два-три года сильно изменилась, и это, конечно, влияет на рынок. Дело в том, что раньше компании покупали иностранное оборудование, это было дорого, а сейчас – и подавно (из-за курсов евро и прочего). Поэтому мы видим, что сейчас лучше развиваются услуги. Оборудование мы покупаем как поставщик, клиенты у нас покупают услуги. Этот тренд аутсорсинга с годами растет. Очень востребованы сейчас облачные решения (это тоже связано с тем, что оборудование покупать невыгодно). В первой половине 2015 года количество запросов на облачные услуги выросло на 70% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

В этой ситуации еще играют роль индивидуальные особенности общения компании с клиентом. Мы с клиентами стараемся общаться, как с друзьями, они нам доверяют, то есть видят не только качество услуг, но и хорошее отношение – отсюда спрос.

– С какими рынками вы работаете чаще всего?

Очень часто к нам обращается ритейл, банки. Они часто просят построить для них облачные решения, и мы либо разворачиваем платформу на площадке клиента, либо у нас в дата-центре. Часто просят развернуть решение у них, потому что чисто психологически им кажется – так безопаснее. Но на самом деле здесь очень большую роль играет человеческий фактор, и самая большая  опасность часто находится внутри компании.  Многие клиенты понимают, что более безопасно, когда платформа строится у нас, и разворачивают решение в нашем ЦОД.

– Как вам работается с российскими компаниями?

Мы знаем всех своих заказчиков, знаем их клиентов, к каждому подходим индивидуально. Поэтому у нас складываются человеческие и уважительные отношения со всеми, с кем мы работаем. Это важно. У меня есть друг, который работал и в России, и в Голландии, и в Канаде – вот за границей было иначе, чем в России. Там с клиентами немного другие отношения. Люди не запоминают каждого клиента в лицо, на встречах не отключают телефон, более того – могут взять трубку и разговаривать. В Германии такого не бывает, например. И там все – на «вы», как и в России, кстати. В Голландии все – на «ты», хотя эти страны рядом, соседи. То есть все везде очень по-разному, поэтому я не стал бы сравнивать Россию с Европой или США, делить на «мы» и «они», потому что везде свой менталитет, свои правила общения с партнерами, свои отношения. Это немного опасный подход. В конце концов, каждый человек сам принимает решение, как ему общаться с людьми, как руководить. В России наверное иерархия и субординация, в том числе внутри компании, играют бОльшую роль, нежели в Европе. Мне вполне комфортно работать так, как принято в России.

– Вы как управленец замечаете у людей различия в отношении к работе, в менталитете вообще?

Я думаю, в России более эмоциональный подход ко всему. У европейцев – более рациональный. Я много работал в России, потом возвращался в Голландию, потом снова приехал сюда, и я не могу сказать, что я на 100% голландец, поэтому мне близок и тот, и этот менталитет. На самом деле мой основной опыт работы и коммуникаций наработан именно в России, поэтому эти эмоции мне близки, я понимаю русского человека. Например, наша отрасль в нынешней ситуации работает, как термометр: мы очень хорошо видим, каким рынкам хуже, каким – лучше. Наш рынок растет. И если бы мы задавались вопросом – «как?» – мы бы так не росли. В этом – русский менталитет, это характер русского человека. Да, есть кризис, да, мы видим, что другие компании сокращают сотрудников и им плохо, паниковать и плакать легко, но это ничего не изменит. И я думаю, что именно это понимание, это отношение характерны для россиян, для которых это не первый кризис и не последний. Но этот подход – что вместе мы все сможем сделать – он работает, и работает хорошо. За время кризиса, благодаря такому подходу, мы ни одного клиента не потеряли. Мы единственный оператор в России, который имеет фокус только на крупные компании, и да, мы дороже, чем какие-то другие операторы, но мы даем за это нужное качество, клиенты это понимают, поэтому неудивительно, что клиентов мы не потеряли.

– Когда вы говорите про Россию, всегда употребляете оборот «у нас в России» – уже ассоциируете себя с этой страной? Почему?

Все началось с 1990-х. Мой лучший друг попал в Россию и жил здесь какое-то время. Он позвонил мне и сказал: «Тут классно! Давай отметим новый год в Москве!» Мы тогда были студентами, и прилететь на каникулы было несложно. Я прилетел. Прилетел ночью, поехал на каком-то непонятном такси в общежитие, в котором жил мой друг, потом в метро – и на Красную площадь, это было 23:00 вечера, шел снег, это меня настолько впечатлило, что я вернулся летом, чтобы найти здесь работу, устроился программистом, познакомился с будущей женой. Потом я снова улетал в Голландию, работал в Саудовской Аравии, затем опять вернулся в Россию. Я застал все перестроечные процессы. Однажды я сидел на чердаке, работал, занимался программированием, и услышал взрыв – взорвался мерседес под окнами, в общем, было много всего… Я пережил с Россией много разных событий и все равно вернулся. Может быть даже именно поэтому.

– Чем перспективы здесь показались вам удачнее, чем на родине?

У меня здесь был друг, я ехал не в никуда. Ему здесь нравилось, он «заразил» этим меня, я видел, что это страна контрастов, и мне это нравилось. Здесь более теплые отношения между людьми, более неформальные отношения, более «дружественные». В Голландии, например, мы всегда «голодны» в 6 вечера – независимо ни от чего мы садимся в 6 вечера ужинать. И если, не дай Бог, мы сели полседьмого, и ко мне зашел друг, моя мама ему скажет: «Ричард сейчас ужинает, зайди через полчаса», и для меня это было нормально! Сейчас я считаю, что это такая грубость! Более того – в России я могу прийти к другу хоть ночью, и он уложит меня спать, даст мне денег, если они будут мне нужны, и точно посадит за стол вместе с собой, если я зашел во время ужина. Это богатство, которое не сравнится ни с чем.

– Отношения с сотрудниками и клиентами у вас строятся по такому же принципу?

Да, совершенно точно.

– Есть ли планы когда-то вернуться на родину или просто в Европу?

У меня есть один принцип: я живу и работаю там, где мне нравится. Здесь я уже больше 10 лет, и мне здесь нравится. Пока я на самом деле никогда четко не планировал карьеру, даже в России я не работал никогда на одном месте – был в разных регионах. Главный принцип жизни нормального человека – это работа и жизнь в удовольствие.

– Вы как бизнесмен чего ждете от следующих лет работы на рынке, когда отступит кризис? И что вы делаете для того, чтобы сосуществовать с ним «безболезненно»?

У каждого кризиса есть начало и есть конец – я в этом уверен. Вот мы смотрим, внутри компании: если сейчас не время, например, покупать кучу новых машин, новую технику то мы этого делать не будем – то есть сокращаем тем самым расходы. Общаемся с поставщиками, ищем новые возможности. Стараемся найти новые технологии, чтобы получать бОльший результат с наименьшими затратами. Клиентов это тоже заботит. Для них ведь тоже плата зависит от наших трат. Мы много ресурсов вкладываем в обучение сотрудников, чтобы не потерять людей, их знания и опыт, ибо их потеря обойдется нам намного дороже, чем обучение и поддержание квалификации. То есть у нас такая стратегия – мы экономим на ненужных вещах и вкладываемся в то, что принесет нам больше результата.

– Кстати, о рынке труда: трудно найти и удержать молодых специалистов, у которых ценности совпадали бы с ценностями вашей компании?

Чаще всего у нас люди работают годами, есть много таких, которые уже по 10-20 лет в компании. Бывает, что молодые специалисты уходят, если им где-то предложили зарплату чуть больше, но это уже разница в отношении поколений к работе. Хотя я должен сказать, что наша компания может похвастаться балансом в отношениях между поколениями, у нас одинаково уважительно и к работе, и друг к другу относятся люди разных поколений, и мы стараемся избегать «возрастных» столкновений. Средний возраст у нас в компании – 34 года. Если человек себя чувствует современным, он может в любом возрасте активно и успешно работать в такой прогрессивной отрасли, как наша, можно и в 80 лет разделять те ценности, которые  сегодня на переднем плане. Но можно себя не чувствовать современным и в 15 лет. У нас – партнерство поколений: кто-то стремительно летит вперед и не замечает каких-то вещей, которые может заметить опыт, поэтому в компании нужны очень разные сотрудники – и со свежим креативным взглядом, и с большим опытом.

– И напоследок: как вы понимаете слово «кризис»?

Мы  не знаем, что такое кризис. В 1998 году это не был кризис, это была новая жизнь, никто не знал, что впереди, и что ждет нас через 2 года – просто работали и все. Нам было все интересно. Такое же отношение осталось к жизни и к работе сейчас – нам все интересно. Кризис… ну да, что-то происходит в политике, на финансовых рынках, но это происходит всегда, это было и сто, и двести лет назад, и наверное будет еще. Поэтому работаем и всё, не думая о неудачах.