Юрий Лобанов: «Учителей, которые тихо «сливают» реформы, можно понять»

По мнению кандидата философских наук, директора Новоколледжа Юрия Лобанова, первый шаг к развитию образования в РФ — признание многосубъектности и поливариантности в образовании. Отказаться от единых федеральных образовательных программ, единых программ воспитания, единых учебников и методичек, вернуться к нормам автономии учебных заведений — и тогда система путем здоровой конкуренции разных концепций начнет выдавать настоящее, живое образование. Юрий Лобанов рассказал «Деловому кварталу» о состоянии образования в России (можно ли приблизить его к идеальному), необходимости субъектности и индивидуализации (и где их искать), семейном обучении, популярности профколледжей, и о том, почему нужно развивать собственную систему образования, без оглядки на зарубежье.

Каким вы видите идеальное образование в России?

 — Российское образование прежде всего должно ответить себе на вопрос: «Что мы образовываем? Какого человека мы формируем?» Главная проблема образования в России — в том, что оно, по большому счету, никогда не ставило для себя этот вопрос. Я имею в виду не великих теоретиков вроде Выготского, Щедровицкого или Амонашвили, речь идет об управленцах, которые определяют политику в образовании. Постановка целей традиционно происходила «снаружи». Сначала образ человека для образования формировала партия, потом стали просто ориентироваться на более популярные идеологии. Образование при этом всегда было «исполнителем», никогда не было субъектным и не ставило цели само себе. Поэтому обретение субъектности, самостоятельности в постановке целей для российского образования — идеал, который невозможно достичь, но надо стремиться. Государство не может сформировать образ идеального человека вместо педагогов, потому что оно не умеет это делать.

Даже если государство имеет свое видение идеального человека и пытается провести снаружи реформы, чтобы начать его воспитывать — они приживаются очень плохо. Причина? Потому что сами педагоги не были инициаторами этих реформ, и им малопонятна их логика. В пример можно привести опыт введения в обиход в школе электронных журнала и дневника — готов спорить, что очередная попытка закончится так же, как и предыдущие.

Учителей, которые тихо «сливают» реформы, можно понять. Сейчас официально средний возраст школьного педагога в России — 47 лет. Это значит, что часть из них начала работать еще при Горбачеве. Стоит ли удивляться тому, что они невольно воспроизводят советские практики при обучении? Да, тогда они были вполне успешными, но ведь те времена давно прошли. Конечно, учитель, как и любой профессионал, должен всю жизнь совершенствоваться. Но когда ему это делать? Чтобы прокормить семью, он вынужден работать на две ставки, а после уроков и проверки тетрадей время остается только на еду и сон. Здесь встает вопрос финансирования образования, и мы возвращаемся к тому, что учителя не стали заметной частью российской общественной жизни, и поэтому на размеры своего финансирование повлиять не могут. В США во время выборов страшный сон любого политика — поссориться с профсоюзом учителей. А у нас? Кто-то слышал про профсоюз учителей?

Поменять свою роль с заказчика на исполнителя российскому образованию будет невероятно трудно, особенно, если оно по-прежнему будет делать вид, что у него все хорошо, и не признавать тот кризис, в котором находится.

А что на самом деле происходит? И есть ли обнадеживающие тенденции?

 — Вместо развития субъектности директора образовательного учреждения, педагога, педагогического коллектива, родителя и ребенка происходит унификация. Унификация — это подавление субъектности. Отчего-то государство решило (и все согласились), что если все единое, то это хорошо. Тут воспроизводится широко бытующий миф о советском образовании как о самом замечательном образовании в мире. Но в реальности экономическая и социальная теория учат нас, что монополизация ведет к заболачиванию и стагнации. Вот именно это и происходит сейчас в образовании. При этом в реальной жизни кое-где у нас все еще очень даже рыночная экономика, а рынок сам по себе обязательно предполагает субъектность и свободу. Рынок — это взаимодействие людей со свободной волей: хочу — продаю, не хочу — покупаю, и только я сам могу сделать этот выбор. В итоге унифицировано образованные молодые люди приходят в рыночные отношения, где нужна субъектность, но этому их не научили. Как тут не расцвести рынку так называемых бизнес-тренеров?

А что с частным образованием?

 — В России современные практики и технологии успешно были внедрены в те сферы, которые стали частными и конкурентными — банковский сектор, ритейл, IT. В частном образовании есть хоть какая-то экономика для того, чтобы учитель мог обучаться и искать новые подходы. Как раз в этой сфере и формируется необходимая субъектность, так как здесь есть конкретный заказчик с четким запросом. Например, приходит родитель к нам в колледж и говорит: «Хочу, чтобы мой ребенок работал вот в этом дизайнерском бюро через три года. Можете подготовить?» Он знает, что ему нужно. А кто заказчик в госсекторе у школы или вуза? Государство? Но оно неоднородно, так как состоит из множества субъектов с разными интересами, и они пытаются усредненно предъявить школе и вузу.

То есть рынок диктует, каким быть образованию?

 — Я не о том, что рынок может полностью определять содержание образования за школу и вуз. Образование должно иметь свои установки и обязано постоянно рефлексировать над ними, проверять их на прочность. Мы, например, никогда не будем открывать у себя (в Новоколледже — прим. ДК) некоторые специальности, как бы сильно их ни требовал рынок и сколько бы денег они нам ни принесли. Потому что мы считаем, что человеку будущего в России эти специальности не пригодятся. Деньги можно заработать и по-другому, а потерянные годы жизни людям не вернешь. Но в целом для дезориентированного российского образования взаимодействие с рынком, ориентация на конкретного заказчика — хоть какая-то определенность, с которой можно начинать поиски.

Что нужно сделать для системы образования на всех уровнях, чтобы стало близко к ощущению, что это хорошо?

 — Единственный стратегический путь — отдать деньги, которые государством выделяются на образование, в руки конкретному заказчику, который может потратить их на определенную школу. Эта идея не новая, по сути, это схема образовательных сертификатов — деньги идут за заказчиком. Так, например, сделано в высшем образовании того же Казахстана. Человек, заработавший на едином экзамене определенное количество баллов, получает государственный образовательный сертификат, который может «обналичить» в любом вузе страны — вне зависимости от формы собственности. Это куда более честная и конкурентная система, чем та, где в кабинетах министерств идет постоянная подковерная борьба вузов за бюджетные места.

Учитывая все это, первый шаг к развитию образования в России — это дерегулирование и признание многосубъектности и поливариантности в образовании. Нужно отказаться от единых федеральных образовательных программ, единых программ воспитания, единых учебников и методичек — то есть вернуться к нормам автономии образовательных учреждений, прописанным в законе об образовании 2013 года, который, кстати, все еще действует. И тогда система путем здоровой конкуренции разных концепций начнет выдавать настоящее, живое образование.

Что вы совместно с Новоколледжем делаете на своем месте для этого?

 — Мы впервые в России внедрили систему индивидуальных образовательных траекторий. Без нее невозможен переход к образованию, ориентированному на конкретного заказчика, то есть, не на абстрактное «государство» и абстрактный «рынок труда», а на потребности конкретного человека, его жизненную траекторию.

Все заказчики в образовании разные, и мы просто экономически не можем учить всех одинаково — одному и тому же дизайну или одному и тому же IT. Мы должны учить такому количеству «дизайнов», сколько у нас студентов. Это может показаться абсурдным, но именно таким и должно быть нормальное современное образование — предельно индивидуализированным. Мы же не хотим, чтобы в парикмахерских было пять видов утвержденных причесок, как в Северной Корее? Так почему же соглашаемся с тем, чтобы студенты тратили несколько лет жизни на те же самые пять видов утвержденных неизвестными нам чиновниками программ по «дизайну» или любой другой специальности?

Вот когда запрос на индивидуализацию станет доминирующим в российском образовании, мы будем делиться нашим опытом со всеми. Потому что внедрить индивидуальные образовательные траектории в колледже, где учится полторы тысячи человек, очень непросто. Особенно когда ученики и родители привыкли к советской системе образования с единым для всех расписанием и стабильными классами/группами. В первые две недели учебного года у нас царит настоящий хаос! В маленьком колледже ты можешь каждого взять и за руку отвести в нужный кабинет, а полторы тысячи человек ты за руку отвести не можешь.

Индивидуальная траектория — это еще и про самоконтроль: ты сам себе составил расписание и сам несешь ответственность за посещение пар. Единственное мерило успеха — сессия (их в Новоколледже по три за год), после которой мы отчисляем отстающих без оглядки на то, что студент приносит колледжу деньги. Мы же говорим о том, что стране нужны ответственные граждане? Вот, это — наш вклад в их воспитание.

Кроме того, мы пытаемся менять представления, которые формируют поведение на рынке образования. У нас на первом курсе 40% студентов собираются идти в вуз после окончания колледжа, а на последнем курсе их уже 10%. Куда делись 30%? Они просто в процессе учебы и практики поняли условность разницы между средним и высшим образованием. И кроме того, поняли условность значения диплома. «Высшее» и «среднее» — это слова, диплом — это красивый кусок бумаги. Работодателя не интересуют слова и бумага, его интересует эффективность, которая доказывается портфолио, тестами — и больше ничем.

Какая зарубежная система образования нравится вам больше всего? И возможно ли, по вашему мнению, ее внедрить в РФ?

 — Поиск идеальных систем образования за рубежом — это порождение колониального сознания. Это как образ мира аборигенов, покупающих за золото побрякушки у конквистадоров. Гораздо продуктивнее было бы обратиться к отечественному опыту — что в советской России 1920-х годов, что в новой России 1990-х годов. Как известно, в эти периоды в стране возникли десятки и сотни авторских школ, причем в начале 1990-х авторские школы образовывались не только в столицах, но и по всей стране. Монтессори-педагогика, билингвальные школы, гуманная педагогика, частные вузы с очень интересными концепциями — все это появилось именно в силу ослабления государственного контроля. Да, возникло много контор по выписываю дипломов за деньги, но это естественный фон любой конкурентной среды, который, кстати, усилением этой же самой конкуренции и устраняется. Таких контор и сейчас немало, в том числе внутри государственной системы.

Нет в мире идеальных систем образования, которые можно просто взять и скопировать в Россию. Российскому образованию предстоит долго и упорно изживать в себе главные пороки — приспособленчество, раболепие перед начальством, отсутствие субъектности и ответственности, подавление личности учителей и учеников, отсутствие роли морального ориентира для учеников и общества в целом и др. Это будет тяжелый путь, до конца которого не дойдет значительная часть тех, кто работает в российских школах, колледжах и вузах прямо сейчас.

Кроме того, это повлечет за собой ломку всей системы государственных приоритетов, системное перераспределение благ. Вот мы говорим, что финансирование образования должно кратно увеличиться. А откуда возьмутся эти деньги? Их нужно будет взять из других сфер (а те сферы, которые в приоритете сейчас, просто так этими потоками не поделятся), повышать эффективность госрасходов, отказываться от каких-то мегапроектов. Понятно, что построить очередную олимпийскую деревню — куда более эффектно, чем выстроить образовательный процесс в тысячах городских и сельских школ по всей стране. Но этим придется заниматься, если мы хотим действительно системных изменений в образовании.

Есть такая нарастающая тенденция в РФ — выбор семейного типа образования вместо очного обучения в школе. Как думаете, почему такое происходит — это крах образовательной системы или просто люди стали лучше понимать свои цели и потребности?

 — В вашем вопросе нет противоречия. Массовый уход в семейное образование — это, конечно, признак кризиса гособразования, о котором я уже говорил. И кризис сейчас развивается как раз от того, что люди стали лучше понимать свои цели и потребности. К сожалению, именно жизнь обогнала образование, а не наоборот. Если бы люди не понимали своих потребностей, то их бы все устраивало в госшколе. Но жители больших городов в какой-то момент перестали надеяться на государство в сфере образования. Изменился подход — теперь они относятся к образованию как инвестиции и поэтому почувствовали себя заказчиками: «Мы платим налоги, содержим эти школы, покупаем компьютерные классы — что мы получаем взамен? Необходимость дополнительно платить за подготовку к ЕГЭ?». Они посчитали и поняли, что с точки зрения эффективности семейные и частные школы гораздо лучше — здесь не требуется оплачивать ненужное, то, что не выбирал. Все инвестиции в частном образовании прозрачны, гораздо меньше всех этих скрытых платежей — «на охрану», «на ремонт», «на подарок учителю» и т.д.

Еще они поняли, что неэффективные инвестиции в образование сейчас обернутся огромными дополнительными расходами в будущем. Это касается и школы, и того, что будет после. Все меньше российских домохозяйств может позволить себе содержать ребенка до 25 лет, когда он с горем пополам чему-нибудь научится в жизни. В России давно падают реальные располагаемые доходы, а это сильно влияет на позицию заказчика в образовании и сам рынок изменило до неузнаваемости.

В России произошел взрыв рынка среднего профобразования. Что до Новосибирска, то колледжи здесь есть уже почти при каждом вузе. В вузах социально-экономического профиля появление колледжей привело к тому, что за 3-5 лет количество студентов среднего профобразования там начало превышать количество студентов высшего образования. То есть эти организации уже несколько лет функционируют в режиме: «маленький университет при большом колледже». Люди уже не могут себе позволить содержать ребенка 5-7 лет, пока он учится в неэффективном вузе и потом получает «реальный опыт» на позиции младшего помощника менеджера. Теперь он должен начинать самостоятельно зарабатывать гораздо раньше — таковы реалии.

Этот процесс массового изменения сознания заказчика уже запустился, бороться с его последствиями бесполезно. Даже если, например, вы попробуете закрыть все частные школы или колледжи. Эти люди решили сами разбираться в том, чего они хотят от образования, они, надо сказать, быстро достигли большого прогресса в формировании образа будущего своих детей. Государственная школа, если мы говорим про среднюю школу, а не условную Первую гимназию, вряд ли сможет чем-то ответить на это.

Есть ли качественное отличие (и какое), скажем, учащихся поколений 1990-х, 2000-х и тех, кто приходит учиться в колледжи/вузы сейчас? Речь об усвоении информации, отношении к учебному процессу и т.д.

 — Они приходят из тех же семей, которые начали предъявлять новые требования. Люди принципиально не меняются, но меняются обстоятельства. В 1990-е и 2000-е годы в вузах училось значительное количество студентов, чьи родители не имели высшего образования. В частных школах учились дети, чьи родители быстро разбогатели. Всем этим людям были важны внешние атрибуты успешности — дипломы правильного образца, школы в стиле «дорого-богато», красивые названия программ и заведений.

Во второй половине 2010-х эти тенденции заметно ослабли. Да, все еще сохраняется значительный слой людей, кому все это важно, но появились и другие общественные группы. Во-первых, это бедные и очень бедные семьи с патерналистским складом жизни, они стараются быстро посадить ребенка на правильный «социальный лифт». В последние 5-10 лет казалось, что такой лифт — программирование. В последний год мы видим, что гораздо популярнее становятся специальности в сфере правоохранительной деятельности. Этим людям кажется, что они остро чувствуют  приоритетные сферы экономики.

Но появился и другой новый слой людей — условно с «осознанным потреблением». Это те, кому не нужны внешние атрибуты успешности, а важнее содержание. Они надеются только на себя, понимают современные тенденции, риски и травмы современного российского общества. Для таких людей появляются доступные частные школы, колледжи с разными концепциями. Рост популярности семейного обучения — тоже следствие их появления. Да, после прошлой осени в России таких людей стало заметно меньше, но они есть. Полагаю, что после нормализации ситуации именно они станут драйвером изменений, о которых мы сегодня говорили.